Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.

Материал из m-17.info

Движение / Концепция жизнеустройства / Диалектическая логика /

Розенталь Марк Моисеевич (1906-1975). "Принципы диалектической логики"

Содержание

• Глава 1. Логика как наука
• Глава 2. Сущность, цели и задачи диалектической логики
• Глава 3. Законы диалектики как законы познания
• Глава 4. Соотношение логического и исторического в процессе познания
• Глава 5. Понятие в диалектичкской логике
• Глава 6. Суждение в диалектической логике
• Глава 7. Проблемы выводного знания в диалектической логике
• Глава 8. Аналитический и синтетический способы исследования
• Глава 9. Абстрактное и конкретное. Восхождение от абстрактного к конкретному - закон познания

Сущность вопроса

Главная трудность многих вопросов, связанных с процессом познания, с различными противоречиями этого процесса заключается в сложности соотношения единич­ного и общего, чувственного и рационального, непосредственного и опосредствованного. Сущность познания со­стоит в возведении единичного в общее, явления в закон. Так как единичное и общее — противоположности и ме­жду ними нет непосредственной, прямой связи, то это и порождает ряд трудностей. Одним из аспектов этой общей проблемы является соотношение абстрактного и конкретного. Путь познания объективного мира лежит через абстракцию. Образно выражаясь, абстракция в виде понятий, законов, мате­матических уравнений и т. п. — это тот горный перевал, через который необходимо пройти, для того чтобы дей­ствительность, кажущаяся нам первоначально хаотиче­ской, предстала перед человеческим взором как единство взаимообусловленных и взаимосвязанных явлений и про­цессов. Иного пути в познании нет. Но если это так, то мы снова сталкиваемся здесь с общим для всего позна­ния противоречием, в данном случае с одним из его вы­ражений— противоречием между абстрактным и кон­кретным. Ибо абстракция есть отход от конкретного, удаление от живого многообразия природы. Цель позна­ния — представить действительность в ее конкретности, но к этой цели ведет дорога лишь через абстракцию, т. е. отход от конкретного. В этом глубочайшее противоречие процесса познания.

Что же такое конкретное и абстрактное, какие черты характеризуют их?

Конкретное есть целостность вещи, явления в много­образии их свойств и определений, во взаимодействии всех их сторон и частей. Любая вещь имеет множество сторон и свойств и существует лишь как целостность в многообразии своих проявлений, в котором все стороны связаны между собой и взаимообусловливают друг друга. «Конкретное потому конкретно, — говорит Маркс, — что оно есть сочетание многочисленных определений, являясь единством многообразного» (1).

Вне этого «единства многообразного» нет конкретного. Конкретное — это данное дерево, данный человек и кон­кретное это — вся природа, природа как целое. И де­рево и человек имеют различные особенности, и природе присущи многие качества, свойства, но они конкретны потому, что существуют лишь как единство многообраз­ного, как система связей и отношений.

Конкретное — это не только целостность вещи или явления, но целостность их связей и отношений с дру­гими вещами и явлениями, их естественных связей с условиями, в которых они существуют. Дерево, напри­мер, конкретно не только потому, что оно единство ряда сторон и свойств, но и потому, что оно представляет со­бою неразрывное целое с условиями своего существова­ния — с почвой, климатом, воздухом и т. п. Человека можно также понять как совокупность общественных условий, в связи со всем обществом.

Если вещи, явления изолировать от этих условий, то они перестанут быть самими собой. Вне этих условий они не могут быть и поняты мыслью как нечто конкрет­ное. Поэтому в понятие конкретного как целостности, единства входят и связь, отношения данного явления с другими, без учета которых оно немыслимо.

Абстрактное характеризуется другими чертами. Аб­страктное есть часть целого, извлеченная из него и изо­лированная от связи и взаимодействия с другими его сторонами и отношениями. Это главная его черта, она делает его противоположностью конкретного. Так, например, электрон — абстракция по сравнению с оным, телом, ибо он составляет лишь часть тела, которую мы мысленно отвлекаем от него, чтобы понять сложное конкретное явление. Монополия также абстракция; по отношению к империализму как конкретной совокупно­сти свойств и качеств, искусственно отвлеченная от нее с той же целью.

Когда мы говорим об абстракции как продукте со­знательного отвлечения части, стороны, свойства, отно­шения от целого, конкретного, то мы не совершаем на­силия над реальными явлениями и процессами и не дей­ствуем по произволу. Если мы можем абстрагировать какую-то сторону или отношение целого, то это объясняется реальным существованием этих сторон или от­ношений. Электрон так же реален, как сложное мате­риальное тело, состоящее из электронов и других мате­риальных частиц; монополия столь же реальна, как и империалистическая форма капитализма в целом. При­рода и конкретна и абстрактна. Поэтому аналитическая деятельность мышления, являющаяся главным средством процесса абстрагирования, синтетическая его деятель­ность, выступающая как орудие воспроизведения целого во всех его связях, в равной степени, покоятся на свой­ствах и особенностях самой объективной действительности. Различие между конкретным и абстрактным не абсолютно, а относительно. Конкретное в одной связи может быть абстрактным в другой и наоборот. Например, мо­лекула по отношению к атому — это нечто конкретное, но по отношению к более сложному телу она абстрак­ция, поскольку представляет собой лишь его часть, сто­рону. Что следует считать абстрактным и что конкретным, зависит от той ступени, которая достигнута в, сложном процессе анализа, исследования явлений, ибо как противоположности эти категории в процессе по­знания переходят друг в друга: абстрактное становится конкретным, конкретное— абстрактным.

Чтобы понять диалектику абстрактного и конкрет­ного в познании, важно прежде всего подчеркнуть их противоположность. Противоположность двух сторон, тенденций, способов познания находит свое выражение, в понятиях «абстрактное» и «конкретное». Конкретное в познании — это целое, воспроизводимое в мышлении, абстрактное — лишь односторонняя часть целого. Кон­кретное — это действительность, познанная в плоти я крови, абстрактное — область изолированных от целого отдельных сторон, свойств, черт, предметов и т. п.

Противоположность конкретного и абстрактного обычно усматривается также в том, что первое воспри­нимается непосредственно, оно видимо, осязаемо, вто­рое же невидимо, неосязаемо и познается лишь опосре­дованным, окольным путем. В известной мере это правильно, ибо в чувственном созерцании предметы пред­стают перед нами в своей конкретности, осязаемости, непосредственно, чего нельзя сказать об абстракции. Однако эту противоположность нельзя абсолютизиро­вать. Неправильно считать, что конкретным может быть только то, что чувственно осязаемо, а все остальное — это абстракция. Если абстракцию понимать лишь как вычленение из массы предметов каких-то общих при­знаков, свойственных им, то такое противопоставление абстрактного и конкретного было бы уместным. Тогда чувственно воспринимаемое было бы синонимом кон­кретного, а воспроизведение явлений с помощью мышле­ния — синонимом абстрактного. В силу этого указанное представление об абстрактном и конкретном не идет дальше поверхностного их сопоставления. Диалектиче­ская же логика понимает абстракцию значительно глуб­же, определяя ее как процесс отражения сущности, закона вещей. Если абстракция есть способ познания сущности, закона явлений, то, очевидно, вне абстраги­рующей деятельности мышления невозможно конкретное понятие о них.

Таким образом осязаемость, непосредственную вос­принимаемость нельзя считать главной чертой конкрет­ного, хотя она в какой-то мере и присуща ему.

Познание развивается в форме двух полярных про­тивоположностей. Это движение мысли от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному. Этот противоречивый характер познания порождает ряд объ­ективных трудностей, которые при непонимании диалек­тического характера взаимоотношения между абстракт­ным и конкретным ведут к искажению сущности позна­ния и законов его развития.

Отсюда возникают различного рода сомнения в спо­собностях научного познания отразить и воспроизвести конкретный, объективный мир; с ними мы встречаемся, например, при попытках обобщения особенностей совре­менной науки и методов ее исследования. Некоторые ученые говорят о растущей пропасти между наукой и конкретной действительностью, объясняя это тем, что наука якобы становится абстрактной и недоступной здравому смыслу. Мир науки и мир действительности будто бы беспрерывно отдаляются друг от друга. Чем более абстрактными становятся понятия и формулы о мире, тем менее конкретной и жизненной предстает перед человеческим взором картина природы. Отсюда эти ученые пытаются сделать вывод, что возник непри­миримый конфликт между конкретным и абстрактным, и а этом конфликте они усматривают чуть ли не траге­дию современных способов познания и современного мировоззрения. В той самой книге журнала «Erkenntnis», в которой была провозглашена «революция» в философии и про­грамма «новой логики», выступил Рейхенбах со статьей «Философское значение современной физики». В этой статье он утверждал, что наступил странный разлад между миром науки и обычной жизнью, непосредствен­ной действительностью, и всю вину за него он возлагает на философов. Причину этого разлада он объяснял тем, что философы по-прежнему пытаются применять к со­временной физике абстрактные понятия причинности, закономерности, пространства и т. п., в то время как естествознание перестало быть «метафизическим», т. е, оно не может быть подведено под эти философские ка­тегории. Чтобы уничтожить разлад между наукой и кон­кретной действительностью, он предлагал исходить из того, что та и другая есть область наших человеческих переживаний. В этом-де единство отвлеченной науки и конкретной действительности. «Только переживания, — писал он, — и их упорядочение в виде связной теории способны выразить содержание современного исследова­ния природы» (2).

Это позитивистское решение вопроса обесценивает великие орудия познания — абстрактные понятия и ка­тегории, без которых невозможно никакое естествозна­ние, как и научное знание вообще.

Такое же противопоставление абстрактной науки и конкретного мира можно найти у Рассела и у многих других буржуазных философов. Противоположность абстрактного и конкретного, то обстоятельство, что, наука со своими абстрактными математическими формулами как будто всё дальше уходит от конкретного мира, волнует и ученых, непосредственно занимающихся исследованием природы. Причина таких представлений не только в неумении видеть диалектическую взаимо­связь абстрактного и конкретного, но и в действитель­ной сложности современных методов исследования, соз­дающих возможность иллюзии о том, что научное зна­ние в силу своей абстрактности не есть отражение объективного мира. Ниже мы специально вернемся к этому вопросу, поскольку он чрезвычайно ясно пока­зывает, что источником заблуждений служит в данном случае неуменье с помощью диалектической постановки вопроса об абстрактном и конкретном преодолеть дей­ствительные противоречия и трудности, порождаемые развитием науки.

Итак, сущность рассматриваемого вопроса ясна. Все дело в том, чтобы правильно понять диалектическую природу противоречия между абстрактным и конкретным и уяснить истинную логику движения познания и в этом отношении. Мы попытаемся рассмотреть эту логику в плане развития отдельного (индивидуального) процесса познания и в плане исторического развития познания. Оба эти аспекта важны не только потому, что они реально существуют как относительно самостоятельные сферы познания, но и потому, что и в дан­ном вопросе имеет место совпадение логического и исторического.

Соотношение конкретного и абстрактного в отдельном процессе познания

Главная и наиболее трудная часть рассматриваемой проблемы заключается в конкретном. Труднее и слож­нее познать явление в его конкретности. Конечно, абстракция имеет дело со скрытой, невидимой основой, с существенными связями и отношениями вещей, и постольку задача абстрагирующей деятельности мышления далеко не легкая. Кроме, того, ставя этот вопрос, необходимо помнить, что познание — это процесс, в ко­тором абстрактное и конкретное связаны воедино. Но именно потому, что они составляют две стороны или формы одного и того же процесса, важно выделить ту сторону, которой подчинен в конечном счете весь процесс. А такой стороной является конкретное. Ибо цель познания не только обнаружить законы действительности, но и объяснить посредством этих законов окру­жающие нас явления. Законы науки лишь тогда оправ­дают свое назначение, когда они выполняют эту роль. когда они служат практике, цели практического воздей­ствия на объективный мир.

Это значит, что абстракция, с помощью которой выделяются какие-то отдельные, наиболее существен­ные стороны многообразного конкретного, есть лишь средство, которое необходимо для осуществления глав­ной цели познания — воспроизведения явлений в их конкретности, в их связях и отношениях с другими явлениями. В свете сказанного выше можно понять жалобы тех естествоиспытателей, которые на достигну­тых вершинах абстракции чувствуют непреодолимую жажду опуститься, так сказать, на землю и связать абстрактное с конкретным, так как наука совершает трудное восхождение на высокие, горы абстракции только для того, чтобы понять конкретную природу в ее плоти и крови. В этом стремлении нельзя не видеть правильного и здорового понимания сущности и целей познания.

Весь обходный путь, проделываемый познанием, т. е. отход от конкретного к абстракциям, предприни­мается только для того, чтобы лучше, глубже, адекват­нее отразить в мысли конкретное. В этом смысле мы и утверждаем, что центральным моментом в проблеме соотношения абстрактного и конкретного является кон­кретное, что познание конкретного — наиболее сложная часть общей задачи.

В этой связи полезно вспомнить мысли, высказан­ные Гегелем в его превосходной статье под названием «Кто мыслит абстрактно?» Легче всего, говорит Гегель. мыслить абстрактно, при этом он имеет в виду мышле­ние одностороннее, выхватывающее какую-то одну сто­рону, свойство или качество явления и не учитывающее связи всех сторон, свойств, качеств явления, его отно­шения с другими явлениями, связи с условиями, его породившими. Такой способ мышления часто встре­чается в повседневной жизни. Гегель рисует ряд сценок. Ведут, например, убийцу на казнь. Толпа видит в нем только убийцу, не принимая во внимание всю совокуп­ность условий, поставивших его на путь преступления. Это и значит мыслить абстрактно (3).

Или вот другая сценка.

««Эй, старая, ты торгуешь тухлыми яйцами», — ска­зала покупательница торговке.

«Что? — вспылила та, — мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты? У которой отца вши заели, а мамаша якшалась с французами? Ты, у которой бабка померла в бога­дельне? Ишь, целую простыню на свой платок извела! Известно, небось, откуда у тебя все эти шляпки да тряпки! Если бы не офицеры, такие, как ты, не щего­ляли бы в нарядах! Порядочные-то женщины больше за домом смотрят, а таким, как ты, самое место в ката­лажке! Заштопай лучше дырки-то на чулках!» Короче, она не может допустить в покупательнице ни зернышка хорошего. Она и мыслит абстрактно — подытоживает в покупательнице все, начиная с шляпок, кончая про­стынями, с головы до пят, вкупе с папашей и всей остальной родней, — исключительно в свете того пре­ступления, что та нашла ее яйца тухлыми. Все оказы­вается окрашенным в цвет этих тухлых яиц...» (4).

Односторонне абстрактный подход имеет место и в науке, когда в целях познания выделяют какое-то свой­ство природы, игнорируя другие свойства, их связь и взаимодействие, развитие, переход в новое качество и т. д. В критике абсолютизации абстрактного подхода к познанию Гегель прав, так как абстракция есть лишь путь, ступенька к конкретному, прав он также и в том, что подчеркивает трудность воспроизведения конкрет­ного в мышлении как конечной задачи и цели познания.

Необходимо теперь уточнить определение конкрет­ного. До сих пор мы рассуждали о конкретном незавнсимо от того, где и когда, на каких ступенях мысль 'встречается с ним. Но если иметь в виду весь процесс познания, то в мышлении конкретное отражается дважды: в начале познания и в конце его, в исходном пункте и в конечной точке процесса. Это не одно и то же конкретное. Правда, отсюда нельзя делать вывод, что мышление, совершая свою сложную работу, сталкивается с двумя конкретными действительностями. Дей­ствительность одна и она существует как конкретная действительность, как единство многообразного. Но в мышлении, в процессе познания конкретное на разных ступенях, в начале и в конце процесса не одно и то же. Исходным пунктом познания является объективная, конкретная действительность и все операции мысль про­изводит на ней, на ее материале. Но на различных сту­пенях познания конкретная действительность отра­жается по-разному. Мы ничего о ней не знали бы, если бы она не была дана нам первоначально в чувственном созерцании, в наших ощущениях. Конкретное дано чув­ственному созерцанию непосредственно и в этом отно­шении оно определяется нами как непосредственно вос­принимаемое, видимое. Только с этого непосредственно данного и видимого, осязаемого конкретного и может начаться познание. Но чувственно-конкретное — это та­кое конкретное, которое еще не может на этой ступени познания выступить как единство многообразных явле­ний, поскольку это единство скрыто от непосредствен­ного взора и может быть охвачено лишь с помощью абстракций, формулирования законов, понятий, гипо­тез и т. п.

Поэтому о таком конкретном можно сказать, что оно столь же видимо, сколь и невидимо. Оно видимо в своих непосредственных проявлениях, в своей внешности, но оно невидимо как такое конкретное, в котором внешние, непосредственные проявления связаны с внутренней его сущностью, с законами его существования и развития. А знание такого конкретного — цель подлинно научного познания. Видимость и доступность конкретного на чув­ственной ступени познания оплачивается ценой незнания сущности конкретного, а, следовательно, непосредствен­ная доступность его сопровождается элементами обман­чивого, иллюзорного, нередко глубоко ошибочного пони­мания явлений. Видимое и осязаемое конкретное должно быть просвечено абстракциями — этим своеобразным мыслительным рентгеном, чтобы в нем можно было обнаружить его скрытую основу, сущность и затем по­знать его как такое конкретное, в котором внешнее проявление и его сущность неразрывно связаны. Такое конкретное выступает на заключительной стадии про­цесса познания. Но это уже не чувственное, а мысленное конкретное, оплодотворенное познанием с помощью абстракций сущности, скрытой основы вещей.

Таким образом, если взять отдельный процесс позна­ния, то его противоположные полюсы — это конкретное, но разное — чувственно воспринимаемое и мысленно-конкретное. На пути между этими полюсами находится абстракция. На стадии чувственного восприятия действи­тельности познание получает те данные, тот материал, без которого оно ни шагу не может сделать вперед. На стадии абстрактного мышления отыскивается то, что составляет основу, единство многообразия. На стадии мысленного воспроизведения конкретного круг как бы замыкается в исходной точке, но на новой основе: мно­гообразие предстает перед нами уже не как хаотическая совокупность сторон и отношений, а как «организован­ное» единство, подчиняющееся определенным законам. Мысленно воспроизведенное конкретное выступает уже не в форме суммы различных сведений, наблюдений, фактов, разрозненных положений и т. п., а как знание о явлениях, освещенное единой идеей.

Как видно, отход от конкретного на первой стадии процесса познания имеет двойственную природу: это отход для лучшего приближения к конкретному. Или. как писал В. И. Ленин: «Движение познания к объекту всегда может идти лишь диалектически: отойти, чтобы вернее попасть...» (5).

Этим положением решается главный вопрос, касаю­щийся взаимоотношения абстрактного и конкретного. Диалектика взаимоотношения между ними такова, что переход чувственно-конкретного в абстрактное по суще­ству не отдаляет нас от конкретного мира, а приближает к нему в том смысле, что он познается глубже, в своей существенности, что, только обнаружив посредством абстракций сущность явлений, мы можем затем познать явления в их конкретности. Движение познания в форме отмеченных полярных противоположностей, переход формы конкретного восприятия действительности в про­тивоположную форму абстракции не только не разгора­живает действительность с миром научных абстрактных формул, но, напротив, есть способ их сближения, сов­падения.

Например, когда мы движемся в процессе познания от восприятия хаотического колебания цен на рынке к абстракции стоимости или от восприятия массы разно­образных материальных тел к абстракции материи, то такое удаление от конкретного есть на деле приближе­ние к нему, способ его познания. Установление этого факта лишает всякой почвы утверждение о том, будто движение мысли от чувственно-конкретного к абстракт­ному (закону, понятию, научной формуле, математиче­скому уравнению) означает абсолютный отход от кон­кретного видимого мира. В действительности это зако­номерное движение мысли имеет прямо противополож­ное значение. «Значение общего, — писал Ленин, — про­тиворечиво: оно мертво, оно нечисто, неполно еtc. еtc., но оно только и есть ступень к познанию конкрет­ного...» (6).

«Абстрактное есть ступень к конкретному» — эта ди­алектическая формула вскрывает взаимопроникновение противоположных форм движения мысли. Она противо­положна метафизическому пониманию их взаимоотноше­ния, согласно которому абстрактное есть только отход от конкретного, тогда как в действительности оно есть единство «отхода» и «приближения» или отход ради того, чтобы лучше прыгнуть вперед, лучше познать кон­кретное.

Если начальная фаза процесса познания совершается в форме перехода чуственно-конкретного в абстрактное, то следующая за ней фаза есть переход абстрактного в конкретное, т. е. и дальнейшее движение познания имеет диалектический характер. Абстракция не само­цель, а средство, способ познания явлений в их конкрет­ности. Поэтому, когда достигнута необходимая ступень абстракции, когда вскрыты сущность, закон явлений, мысль начинает двигаться в обратном направлении, от абстрактного к конкретному с целью отражения конкретного на основе постигнутого абстрактным путем единства многообразия свойств и сторон вещи.

Эта последняя фаза процесса познания, которую можно определить как восхождение от абстрактного к конкретному, чрезвычайно важна, она требует более обстоятельного рассмотрения. Особенно здесь имеют значение два вопроса: 1) о начале, исходном пункте этого восхождения и 2) о том, как совершается это вос­хождение.

Начало восхождения от абстрактного к конкретному. После того как путем абстрагирования найдена какая-то сторона или свойство вещи, характеризующие то, что составляет существенную основу, единство всех прояв­лений вещи, начинается обратный процесс восхождения от этого абстрактного момента к конкретному. Но что представляет собой само абстрактное, служащее исход­ным моментом процесса восхождения к конкретному? Главная его черта — это то, что оно выражает, пусть в одностороннем, отвлеченном виде, сущность, основу исследуемого явления. В этом смысл движения от чувственно-конкретного к абстрактному.

В процессе анализа возможны различные степени абстрагирования от конкретного, возможно выделение различных абстракций. Например, когда мы имеем дело с таким сложным организмом, как общество, бытие ко­торого проявляется в множестве сфер — в экономике, политике, идеологии, морали и т. п., каждая из которых в свою очередь может быть разложена на многие сто­роны и части, то становится понятным, что задача на­хождения исходной абстракции не столь проста. Такое общественное явление, как класс, есть отвлечение, аб­стракция по отношению к общественному организму как целому. Но сам класс есть нечто сложное, для его по­нимания в свою очередь необходимо выделение наиболее существенной стороны его, вне которой понятие класса не может быть ясным и конкретным. Здесь мы сталки­ваемся с вопросом об относительности понятий конкрет­ного и абстрактного. Вне учета относительности этих понятий невозможно решить вопрос о том, какими чер­тами должна быть наделена исходная абстракция.

В самом деле, понятие общественного класса — абстракция по отношению к обществу- в целом, но по отношению к ряду признаков, характеризующих класс, это понятие чрезвычайно конкретно. Вспомним опреде­ление класса, данное В. И. Лениным: «Классами назы­ваются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам по­лучения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства» (7).

Как видно, класс — это сложное явление, и исследование самого этого объекта должно пройти все указан­ные выше стадии, т. е. движение от конкретного к абстрактному и затем восхождение от абстрактного к кон­кретному. Поэтому класс не может быть исходной абстракцией в познании общества, ибо сам он — сложное и конкретное явление. Попытаемся проанализиро­вать этот объект с целью обнаружения исходной абстрак­ции.

Рассмотрение понятия класса с интересующей нас точки зрения важно еще и потому, что современные про­тивники марксизма пытаются его всячески запутать. Стараясь доказать, что в современном капиталистическом обществе уже стерлись или стираются различия между антагонистическими классами или что если классы существуют, то уже не на основе, указываемой марксизмом, противники его сознательно игнорируют решающие стороны понятия класса и совершенно выхо­лащивают его социальное содержание. Абстрагирование они доводят до такой ступени, когда утрачивается спе­цифическое качество класса как общественно-историче­ского явления.

Из приведенного выше ленинского определения класса следует, что его характеризуют по крайней мере пять черт, сторон: 1) это большие группы людей, 2) они различаются по месту, занимаемому ими в исторически определенной системе общественного производства, 3) по своему отношению к средствам производства, 4)по роли, которую они выполняют в общественной организации труда, 5) по способу и размерам получения определенной доли общественного богатства. К этому нужно добавить еще черту, специфическую для классов антагонистических формаций: одни классы присваивают себе плоды труда других классов.

Каждая из этих сторон должна быть отвлечена от целого, конкретного, для того чтобы можно было иссле­довать, что такое класс. Эту задачу познания мы уже частично рассмотрели, когда занимались проблемой ана­лиза и синтеза. Тогда было установлено, что цель анализа состоит в разложении целого и нахождении наиболее существенной стороны, из которой можно вос­соединить целое. Этим ограничивается задача анализа. Сейчас, когда исследуется вопрос о соотношении аб­страктного и конкретного — категорий, тесно связанных с, анализом и синтезом, задача заключается уже не про­сто в том, чтобы путем анализа найти, вскрыть сущность, существенную сторону целого. Это конечно важно и при решении проблемы абстрактного и конкретного; без анализа вообще невозможно выделение абстрактного из конкретного. Но специфическая задача абстрагирования состоит здесь в том» чтобы выделить посредством ана­лиза такую существенную сторону, которая могла бы выполнить роль исходной абстракции на пути восхожде­ния от абстрактного к конкретному. А это значит, что исходная абстракция должна характеризоваться ка­кими-то новыми, дополнительными свойствами, помимо ее главного свойства — выражать в отвлеченном, чистом виде сущность вещи, явления, процесса. На первый взгляд может показаться, что любой при­знак класса способен быть «исходной абстракцией», с которой можно начать восхождение к конкретному. Но это заблуждение. Возьмем такой признак класса, как роль людей в общественной организации труда. Это важная сторона понятия класса и вне ее нет классов: буржуазия, например, выполняет в капиталистическом обществе одни функции в производстве, она (либо не­посредственно, либо через своих агентов) организует, направляет, командует и т. п. Пролетарии, напротив, за­трачивают лишь свой труд, они не занимаются органи­зацией производства и не командуют им. Но как ни важен этот признак класса, он, во-первых, не самый существенный и, во-вторых, он сам опосредствован, определяется и вытекает из каких-то других признаков класса. Стало быть, абстракция эта не может быть исходной, чтобы с нее начать восхождение к классу как единству многообразного.

Или возьмем другой признак — размеры той доли общественного богатства, которую получают разные классы. Он тоже есть нечто опосредствованное, опреде­ляемое другим фактором. Из истории науки известно, что существовали такие теории классов, авторы которых считали, что члены общества делятся на классы в за­висимости от способа распределения общественного бо­гатства. Это были ненаучные теории, поскольку они вы­давали следствие за причину. Подобно тому как капи­талист является таковым не потому, что он управляет производством, а, напротив, он управляет производством в силу того, что он капиталист, подобно этому получае­мая им львиная доля богатства обусловлена его поло­жением как капиталиста.

Из сказанного следует, что исходная абстракция дол­жна обладать по крайней мере двумя качествами: 1}она должна отражать сущность, причину вещи и 2) она должна быть предельной, т. е. такой абстракцией, кото­рая не опосредствована другими, а напротив, сама опо­средствует другие стороны и свойства явлений. Иначе говоря, исходные абстракции — это такие понятия, в ко­торых достигнут предел абстрагирования от данного конкретного многообразия, это, так сказать, «последняя» абстракция, дальше которой нельзя уже идти без ущерба для адекватного отражения явления. Они соче­тают в себе существенное, причину с элементарностью, простотой — простотой в том смысле, что они — нераз­витое начало развитого целого, что от них тянется нить опосредствовании, что они — исток, из которого выво­дится, развивается все остальное.

В разбираемом нами примере такой исходной аб­стракцией будет отношение людей к средствам производ­ства, ибо оно определяет все остальное, все другие стороны и черты общественного класса. И доля общественного дохода, получаемого различными классами, и место в общественной организации труда, и возможность эксплу­атации одним классом другого класса — все это обусловлено указанной главной стороной, характеризующей класс. Она опосредствует, определяет все другие при­знаки класса и потому в анализе выступает как простое, как исходный момент, из которого выводятся другие признаки.

Однако исходная абстракция, какой бы предельной она ни была, должна быть вместе с тем «конкретной абстракцией», т. е. такой абстракцией от конкретного, которая при всей своей отвлеченности выражала бы ка­чественную специфику данного явления. Последняя аб­стракция, простое начало должны сохранить меру вещи, т. е. степень отвлечения от конкретного не может захо­дить настолько далеко, чтобы в нем терялось качество исследуемой вещи. В этом смысле мы и употребляем понятие «конкретной абстракции». Например, в нашем примере можно было бы сделать еще один шаг по пути абстрагирования и отвлечься также и от отношений лю­дей к средствам производства и выделить в качестве предельной абстракции отношения между людьми в про­цессе технической организации в производстве. Кстати говоря, современные апологеты капитализма так и по­ступают, пытаясь доказать, что не собственность на средства производства, а функции, выполняемые людь­ми, их расстановка в производственном процессе обу­словливают их классовую принадлежность. Это довольно распространенная в современной буржуазной и право­социалистической литературе концепция. Согласно ей на современной ступени организации общества роль той или иной социальной группы людей определяется уже не отношениями собственности, а их местом в техниче­ской иерархии работников производства. Из этого де­лается вывод, что сейчас характерно не деление обще­ства на буржуазию и трудящиеся классы, а деление его соответственно «технократическому порядку».

Несомненно, в современном обществе произошли огромные технические изменения, которые вызвали ряд новых явлений, каковы, например, небывалое раньше увеличение числа управляющих, организаторов и воз­росшая их роль в производстве. Но это не изменило того положения, что основные богатства в капиталисти­ческой стране сосредоточены в руках буржуазии, бур­жуазного государства, что класс, господствующий эко­номически, выступает и в качестве политически господствующего класса. Цель вышеизложенного подхода к вопросу о классовой структуре капиталистического об­щества ясна. Но здесь нарушаются и логические пра­вила абстрагирования, теряется качество исследуемого явления. Техническая организация производства — это уже другое по своему качеству явление, оно не способно выразить сущность и качественную специфику общест­венного класса, в основе которого лежит отношение к средствам производства. Это так же верно, как и то, что (если взять пример из другой области) такое абстракт­ное понятие, как сила, действующая между неизменными частицами вещества, достаточно для того, чтобы из него вывести механические процессы, но уже недостаточно для понимания атомных явлений. Последние требуют иных исходных абстракций, выражающих специфику микрообъектов в отличие от специфики крупных тел.

Маркс, анализируя такое сложное явление, как капиталистический способ производства, также выделяет из конкретного многообразия его такую абстракцию, которая служит ему исходным пунктом дальнейшего восхождения к конкретному. В качестве такой предельной, исходной абстракции у Маркса выступает стои­мость, воплощенная в товаре. Ее он называет самой абстрактной формой буржуазного богатства. Без стои­мости невозможно понять ни одного процесса, характер­ного для этого способа производства. Это действительно «конкретная абстракция», дальше которой идти нельзя.

Если же мы будем анализировать социалистический способ производства, то понятие стоимости уже не смо­жет выполнять роль начала восхождения к конкрет­ному, ибо это уже качественно иной социальный орга­низм с новыми закономерностями развития.

Исходная абстракция, далее, должна в общем и це­лом совпадать с тем, что было исторически первым в реальном процессе развития самой действительности. Эта черта исходной абстракции имеет огромное значе­ние, так как в процессе восхождения к конкретному должен быть отражен предмет в его развитии и изме­нении. По отношению к классу эта сторона может быть не так ярко выражена, как при исследовании других явлений. Но и здесь совершенно очевидно, что отноше­ние к средствам производства есть тот фундамент или та причина, из которой вырастают и развиваются все остальные стороны и свойства класса, его взаимоотношения с другими классами и т. д. Конечно, буржуазные отношения собственности не существуют, например, вне определенной психологии, свойственной этому классу. Но психология, будучи вторичной по отношению к ма­териальным условиям бытия класса, вырастает, разви­вается из них как из своего семени. Капиталистические отношения собственности возникают до завоевания бур­жуазией политической власти в недрах феодального общества.

Еще яснее историчность исходной абстракции стано­вится тогда, когда мышление специально исследует развитие явления. Так, в «Капитале» Маркса логически исходная абстракция — товар и его стоимость нахо­дятся в полном соответствии с историческим исходным моментом капиталистического развития. Из стоимости товара, из обмена товаров по закону стоимости, как из клеточки живого организма, развиваются все процессы капиталистического производства, и восхождение от абстрактного к конкретному должно воспроизвести эти исторические процессы.

Ботаник, биолог, исследуя происхождение видов растений и животных, также берут в качестве исход­ного пункта исследования исторически простые орга­низмы, из которых возникают современные сложные организмы.

Так как двигательная сила развития находится в противоречиях, свойственных явлению, то исходная абстракция должна отразить в зародышевом виде его противоречия — те противоречия, развертывание и борьба которых служат стимулом его развития. Таковы противоречия товара и стоимости. В биологии это проти­воречия обмена веществ в живых организмах, они слу­жат источником развития и изменения видов и т. д.

Таковы основные черты исходной абстракции, на­чала восхождения от абстрактного к конкретному. Рас­смотрим теперь сущность самого этого процесса дви­жения мысли от простейшего начала к конкретной целостности как единству многообразных явлений.

Восхождение от абстрактного к конкретному. Дви­гаясь от исходной абстракции, мысль должна воспроиз­вести явление как целостное конкретное единство всех его сторон и свойств, как многообразие в единстве, как сочетание многочисленных определений. Процесс этот сложен и имеет свои трудности. Они обусловлены главным образом тем, что между абстрактным и конкретным в процессе познания существует противоречие, как правило, очень резкое, так что нужна большая и кро­потливая работа мысли, для того чтобы соединить, со­четать эти противоположности. Противоречие между абстрактным и конкретным в мышлении есть выраже­ние общего противоречия между общим и единичным, законом и явлением, сущностью и формой ее проявле­ния. Исходная абстракция выражает сущность явления, но не всегда выражает ее полностью. Она отражает сущность, закон явлений отвлеченно, в чистом виде. Это можно видеть на примере с общественным классом. Да сих пор мы рассматривали класс главным образом с экономической стороны. С этой стороны связь между исходной абстракцией и всеми остальными чертами класса не так уж сложна, она более или менее непо­средственна. Из различного отношения к собственности на средства производства нетрудно вывести все другие черты и признаки, различающие людей по их классо­вому положению. Но если мы будем исследовать обще­ственные классы со стороны политической, правовой, идеологической и т. д., другими словами, будем рас­сматривать политику, идеологию классов и т. п., то это явление предстанет перед нами в еще большей конкрет­ности, чем с экономической стороны. Тогда окажется, что экономическое определение класса по отношению к этой более полной целостности хотя и остается наиболее важным и существенным, но все же есть абстракция, которую нужно наполнить конкретным со­держанием. Это лишний раз показывает, как важно учитывать относительность понятий абстрактного и кон­кретного. При этом если мы сопоставим исходную абстракцию в определении общественного класса, т. е. отношение людей к средствам производства, с такими ее конкрет­ными проявлениями, как, например, идеология, мораль, философия того или иного класса, то мы увидим, что связь между абстрактным и конкретным не так уж про­ста и непосредственна. Эта связь существует, ибо отно­шение к средствам производства есть то главное, то искомое единство, которое проявляется во всем бытии класса, начиная с экономических и кончая самыми от­даленными и «тонкими» сферами, каковы, например, идеология класса, его искусство, философия и т. п. Но дело в том, что эта связь не непосредственна, и для того, чтобы ее нащупать, обнаружить, мысль должна осуществить процесс постепенного восхождения от абстрактного к конкретному. И только тогда класс предстанет во всей своей плоти и крови, во всей своей конкретной полноте и целостности. Нельзя из отноше­ния к средствам производства какого-либо класса непо­средственно вывести, например, искусство этого класса. Но такой же ошибкой было бы на этом основании объ­явить исходную абстракцию фикцией. Такой фикцией буржуазные социологи объявляют классы, а позити­вистские философы подобной же фикцией считают вся­кие законы природы и общества.

В связи с этим следует вспомнить высказывание Энгельса о природе экономических законов. Это выска­зывание очень метко схватывает сложные и опосред­ствованные отношения между абстрактным и конкрет­ным. Отвечая К. Шмиду, который не понял взаимоотно­шения между законом стоимости и нормой прибыли и ввиду несовпадения между ними полагал, что закон стоимости это фикция, Энгельс писал: «Ваши упреки по адресу закона стоимости относятся ко всем поня­тиям (следует заметить, что под понятиями Энгельс здесь имеет в виду законы. — М. Р.) ... По той причине, что понятие обладает основной природой понятия, что оно, следовательно, не совпадает прямо и непосредст­венно с действительностью, от которой его сначала надо абстрагировать, по этой причине оно всегда все же больше, чем фикция; разве что Вы объявите все резуль­таты мышления фикциями, потому что действитель­ность соответствует им (результатам мышления. — М. Р.) лишь весьма косвенным окольным путем, да и то лишь в асимптотическом приближении (т. е. никогда не сов­падая.— М. Р.)» (8).

Дальше Энгельс высказывает очень важные общие соображения относительно соотношения абстрактного и конкретного, закона и действительности. Он указывает, что если бы на каком-нибудь предприятии стали требовать, «чтобы норма прибыли под угрозой разжалования ее в фикцию была точь-в-точь одинаковой, скажем, 14,876934... с точностью до ста десятичных знаков в каждом предприятии и в каждом году, то мы бы со­вершенно превратно поняли природу нормы прибыли и экономических законов вообще; все они не имеют иной реальности, кроме как в приближении, в тенденции, в среднем, но не в непосредственной действительности. Это происходит отчасти вследствие того, что их дей­ствие перекрещивается одновременным действием дру­гих законов, отчасти же вследствие их природы как понятий» (9). Из слов Энгельса видно, что отсутствие непосредственного совпадения абстрактного и конкретного объясняется существованием промежуточных звеньев, находящихся между этими обоими противоположными полюсами. Поскольку мысль в своем движении от чув­ственно-конкретного к абстрактному отвлекается от ряда усложняющих моментов и берет сущность вещи в чистом виде, то обратное движение от абстрактного к конкретному в мышлении требует учета этих выпу­щенных ранее моментов. Поэтому восхождение от абстрактного к конкретному есть процесс опосредство­вания исходной абстракции все новыми и новыми сторо­нами, которые ранее в целях выделения исходной абстракции приходилось опускать. При изучении закона падения тел мы абстрагируемся от сопротивления воз­духа падающим телам, т. е. мысль берет явление в чис­том виде, создавая абстракцию закона. Но последний не фикция, ибо, идя от абстрактного к конкретному, мысль с помощью найденного ею закона вполне объяс­няет конкретное, т. е. падение тел, как оно непосред­ственно нами воспринимается.

Как видно, между абстрактным и конкретным нет, прямой связи, к последнему ведет, пользуясь словами Энгельса, окольный путь, путь соединения противопо­ложностей (абстрактного и конкретного) с помощью анализа посредствующих звеньев. Понятие посредствую­щих звеньев охватывает чрезвычайно широкий круг явлений: в него входят и усложняющие моменты, от которых мы ранее отвлеклись, и новые, изменившиеся условия, в которых действует закон, и развитие самого исследуемого явления; у которого возникают какие-то новые черты и свойства, модифицирующие действие за­кона, и ограничение действия одного закона другими, перекрещивание действия различных законов и т. д. В силу сказанного процесс восхождений от абстракт­ного к конкретному, процесс воспроизведения в мышле­нии конкретного очень сложен. Главные его черты на наш взгляд характеризуются следующим.

а) На пути движения от абстрактного к конкрет­ному основная задача состоит в том, чтобы воспроизве­сти в мышлении всю систему связей и отношений, характеризующих данный предмет как конкретную - це­лостность. Только тогда, когда это будет достигнуто, завершается движение к конкретному в отдельном цикле познания. Чтобы такое движение стало возмож­ным, мысль сначала должна разложить, анатомировать эту систему связей, выделяя из нее такие связи и отно­шения, которые служат началом, исходным пунктом процесса восхождения к конкретному. В соответствии с этим восхождение от абстрактного к конкретному должно означать построение из начальных простейших связей сложной системы связей и взаимодействия всех сторон и частей целого. Исходная сущность, начало включается в сложные связи, абстрактное — в конкрет­ное, вследствие чего связи и отношения становятся все более многосторонними. При этом процесс воссоздания в мышлении конкретного как целостной системы связей и взаимодействия всех сторон и свойств явления как правило имеет характер отражения развития самого предмета. Явление как совокупность сложных, конкрет­ных связей и отношений не возникает сразу в реальной действительности, поэтому и процесс восхождения от абстрактного к конкретному должен так или иначе отражать это развитие явления. Логика движения мы­сли не может не совпадать, хотя бы в общем и целом, с развитием самого исследуемого объекта.

б) В связи с этим было бы ошибкой путь к конкретному, которое есть сочетание многочисленных опреде­лений, понимать как процесс создания понятий о всех отдельных сторонах конкретного и последующее объ­единение этих понятий или определений воедино. В дей­ствительности это путь синтеза, синтетического выведе­ния, развития из исходной абстракции всего конкретного многообразия явления. Если главное орудие движе­ния от чувственно-конкретного к абстрактному это анализ, то главным способом исследования на пути вос­хождения от абстрактного к мысленно-конкретному является синтез. Последний, как было уже сказано, — это не простая механическая сборка разрозненных ча­стей в целое, а способ развития, выведения единичного и конкретного из общего и абстрактного. Только такое синтетическое развитие из одних понятий и определений других, более конкретных может в результате всего пути восхождения воспроизвести конкретное многообра­зие сторон явления в их единстве. Механическая же «сборка» частей приведет лишь к эклектическому опре­делению целого как суммы сторон вещи.

в) Если восхождение есть процесс выведения, раз­вития конкретного из абстрактного, то оно должно осуществляться таким образом, чтобы каждая новая сту­пень была непосредственно связана с предыдущей, следовательно, чтобы новое понятие или определение предмета содержало в себе предшествующие понятия и определения в «снятом» виде. Это значит, что путь вос­хождения должен быть постепенным, что недопустимо перепрыгивание через те посредствующие звенья, кото­рые связывают всю цепь в единое целое. Подобно тому как поезд, движущийся к конечной цели, не может миновать промежуточные станции, так и процесс вос­хождения к конкретному не может опустить то или другое посредствующее звено, находящееся между абстрактным и конкретным. Только в отличие от дви­жения поезда, который может не делать остановок на всех промежуточных станциях, мысленное воспроизве­дение конкретного не должно игнорировать ни одного посредствующего звена, имеющего хоть сколько-нибудь важное значение для приближения к цели. Любые попытки обойти этот окольный путь и непосредственно связать абстрактное с конкретным неизбежно ведут к ошибкам.

Если с этой точки зрения продолжить рассмотрение примера с общественными классами, то следует ска­зать, что хотя отношения собственности к средствам производства и связаны с формами сознания, характер­ными для того или иного класса, но для того, чтобы эту связь установить, нужен анализ многих посредствующих звеньев, соединяющих абстрактное и конкретное. Мы не можем выводить непосредственно из экономиче­ских условий жизни класса его идеологию, искусство и т. п., подобно тому как Маркс не выводил сразу из стоимости среднюю норму прибыли. Экономические условия жизни класса определяют непосредственно по­литические и правовые отношения, эти последние обу­словливают идеологию класса, определенное мировоззрение, мораль, наконец, идеология, мораль класса определяет направление, в котором развивается искус­ство, отношение искусства к действительности. Если мы все эти стороны жизни общественных классов перепла­вим в соответствующие понятия и категории, то их субординация, соподчинение могли бы принять вид такой примерно цепочки: экономика, политика и право, идеология, мораль, искусство и т. д. Из этого видно, что между экономикой и искусством находится ряд звеньев, опосредствующих характер классового искус­ства. Было бы вульгаризацией непосредственно выво­дить из буржуазных производственных отношений, например, такое направление в современном искусстве, как абстракционизм. Но если учесть, что эти производ­ственные отношения давно уже отжили свой век и не дают широкого простора для развития производитель­ных сил, то станет понятным, что через посредство та­ких факторов, как соответствующая политика господ­ствующих классов и упадочническое мировоззрение, через антигуманистическую мораль буржуазного обще­ства производственные отношения влияют и на процессы, совершающиеся в искусстве, выступают в роли той конечной причины, которая вызывает распад формы в искусстве.

Таким образом, восходя постепенно от такой абстракции, как отношения собственности, и шире, от экономических условий — к все более конкретным свя­зям, проходя такие ступени конкретизации обществен­ного организма, как политика, право, мораль и т. д., мы, естественно, приходим и к искусству, устанавливая объективные закономерности его развития. Каждое но­вое понятие на этом пути восхождения становится кон­кретнее, поскольку предшествующее понятие «сни­мается» в нем и сохраняется лишь в качестве части, стороны, элемента нового понятия. Так, понятие политики в этом смысле конкретнее понятия экономики, ибо политика предполагает экономику, есть концентриро­ванное выражение экономики. Когда мы говорим о по­литике какого-нибудь класса, то подразумеваем, что она есть «снятая» экономика, т.е. выражает прежде всего экономические интересы класса, представляет эти интересы. Политика есть синтез, вывод из экономиче­ских интересов, развитие их в политику, в политиче­скую борьбу, в борьбу политических партий.

В свою очередь политика находится в «снятом» виде в таких понятиях, как идеология, мораль, она содер­жится в них как их существеннейшая сторона, а через политику в понятиях идеологии, морали и т. д. отра­жаются и экономические интересы класса.

В процессе восхождения от абстрактного к конкрет­ному проявляется природа диалектического отрицания, при котором новое, в данном случае понятия, отражаю­щие новые стороны, свойства, отношения исследуемого объекта, не отбрасывают предшествующие более аб­страктные понятия, а усваивают их, превращая их в свою основу или в одну из сторон. Каждая новая ступень в этом процессе, каждое новое понятие и определение становятся все более концентрированными, сгущая в себе результаты предыдущего исследования. Вместе с тем чем дальше мы отдаляемся от исходной абстракции, тем более опосредованными становятся наши понятия.

На пути восхождения происходят метаморфозы по­нятий, т. е. понятия абстрактные становятся конкрет­ными, а конкретные понятия превращаются в абстракт­ные. Каждое новое понятие, образуемое в ходе воспроизведения конкретного, конкретно по отношению к предшествующему. Но поскольку затем мысль движется дальше, формулируя более конкретные понятия, то прежнее конкретное понятие становится абстрактным по отношению к этим еще более конкретным понятиям. Например, в «Капитале» Маркс идет от понятия стои­мости к понятию прибавочной стоимости. Второе поня­тие конкретно по отношению к первому. Но Маркс не останавливается на этом. От прибавочной стоимости он переходит к прибыли — более конкретному понятию, чем прибавочная стоимость, которая уже становится аб­стракцией по отношению к такому развитому и кон­кретному отношению, как прибыль.

г) По мере восхождения от абстрактного к конкрет­ному в исследование вводятся все новые и новые сто­роны, усложняющие исходное начало. Идя от отноше­ний людей к средствам производства, к их месту в об­щественной организации труда, к отношению с другими классами, к политике, праву, психологии, быту, морали, мировоззрению, искусству, мысль охватывает множе­ство сторон и качеств, приближаясь к такому моменту, когда классы будут воспроизведены в мышлении во всей их многогранности, в таком виде, в каком они вы­ступают в реальной, конкретной жизни. Мы снова как бы возвращаемся к тому пункту, с которого началось дви­жение нашей мысли — к реальному, конкретному, дан­ному в живом созерцании, но какая огромная дистан­ция отдаляет этот исходный пункт от конечного пункта! Тогда и сейчас перед нами находилось конкретное. Но теперь конкретное представляет собой не хаотическую действительность, не хаотическую связь разных сторон, свойств, тенденций, как оно выступало перед нами пер­воначально, а действительность, осознанную в своей закономерной, существенной связи. Пламя познающей мысли охватило все стороны многообразных явлений и процессов и сплавило их воедино в соответствии с их действительной объективной природой.

Мы рассмотрели логику движения мысли с точки зрения соотношения между абстрактным и конкретным преимущественно на материале общественных наук. Но нет никакого сомнения в том, что такова же логика исследования и в естественных науках, хотя, разумеется, в каждой из этих основных областей человеческого зна­ния и вообще в каждой отдельной науке общий закон познания выражается своеобразно. Это можно продемонстрировать на ходе мыслей в таком классическом труде по естествознанию, как «Жизнь растений» К. А. Тимирязева. Это позволит нам, во-первых, показать всеобщее значение рассматривае­мого закона познания и, во-вторых, даст возможность изложить суммарно сказанное выше об этом законе.

Книга Тимирязева посвящена одному из сложнейших явлений природы — жизни растения. Поэтому рас­смотрение того, каким путем шел этот выдающийся исследователь живой природы, какова логика движе­ния его мысли, представляет для нашей цели большой интерес. Этот интерес усиливается еще и тем, что автор книги был не узким исследователем природы, а мысли­телем, стремившимся к выяснению общих вопросов мировоззрения, а также методологии и логики изучения природы. Вследствие этого логические принципы позна­ния в его произведении очень легко прощупываются, да и сам он дает специальные указания относительно того, чем нужно руководствоваться на пути к познанию жизни растений.

С чего же начинает К. А. Тимирязев свое исследова­ние растений? «Для того, чтобы понять жизнь расте­ния, — пишет он, — ... необходимо прежде ознакомиться с его формой; для того, чтобы понять действие машины, нужно знать ее устройство. Бросим же прежде всего беглый взгляд на те внешние, формальные проявления растительной жизни, для наблюдения которых не нужно никакой подготовки, никаких технических приемов исследования» (10). Так как «ежедневный опыт» возводит начало жизни растения к семени и почке, то с этого, указывает он далее, нужно начать обзор ее внешних проявлений. Далее он дает краткое описание семени, почки, листа, цветка и других частей растения.

Иначе говоря, перед исследователем сложная и кон­кретная картина растения в ее внешних проявлениях. Эта картина дана непосредственно. Таким образом, здесь началом исследования является конкретное. Но в этом конкретном все части, органы растения относятся друг к другу внешне, т. е. их внутренняя связь и един­ство еще не выяснены, не познаны. Задача состоит в том, чтобы проникнуть в этот внутренний мир расте­ния. Этого можно достигнуть уже не описанием внеш­них форм растения, а методом абстракции в сочетании с опытом, экспериментом.

Что же нужно сделать исходным пунктом, началом исследования на новом этапе, после того как мы озна­комились с внешними проявлениями растений?

Чувственно-конкретное представление о растении связывает начало жизни его с семенем. Казалось бы, с этого и нужно начать исследование жизни растения. «Вправе ли мы, — спрашивает автор, — видеть в нем действительное начало, действительную исходную точку растительной жизни, или, быть может, мы в состоянии раздвинуть далее ее пределы, можем выследить ее до более простейшего начала?» (11).

Семя, говорит Тимирязев, очень сложное тело, и по­тому оно не может быть ни началом жизни растения, ни, стало быть, началом исследования. Семя — не пре­дельная абстракция, не самое простое и не опосредо­ванное. Тимирязев показывает, что самым простым нужно считать клеточку растения. «В клеточке мы дол­жны видеть простейшее исходное начало всякого орга­низма; ее мы уже не в состоянии разделить на части, способные к самостоятельному существованию; это — действительный предел, далее которого не идет наш морфологический анализ, это — органическая еди­ница» (12).

Итак, путем движения от конкретного к абстракт­ному, посредством «морфологического анализа» най­дена, вычленена та «действительно предельная» абстрак­ция, которая отражает истоки жизни. Это — клеточка. Из нее следует выводить все остальное; «клеточка — это кирпич, из которого выведено здание растения» (13).

Из всего сказанного Тимирязев делает логическое заключение: «Подобно тому, как в химии мы начинаем изучение веществ с простых тел, элементов, и затем переходим к их соединениям, так и в настоящем случае изучение растительных органов должно начинать с их элементарного органа — клеточки» (14).

Как видно, процесс исследования жизни растения на первом этапе полностью совпадает с теми общими прин­ципами, которые были указаны выше. Исследование это подчинено общему закону познания, согласно которому мысль вначале движется от конкретного к абстрактному с целью нахождения «исходной» «предельной» абстракции, выражающей как сущность, так и исток явления. И в данном случае логическое начало исследования со­впадает с исторически первым: из одноклеточных су­ществ возник весь сложный мир органических форм.

Какова же логика дальнейшего исследования жизни растении? Сам Тимирязев формулирует ее как «посте­пенно восходящий синтетический путь» (15). Проникнув глубоко в клеточку — эту лабораторию жизни и вы­яснив, как в ней осуществляются жизненные процессы, ассимиляция нужных для жизни простейшего органа веществ, Тимирязев затем отправляется в длительный путь восхождения от клеточки ко всем другим частям и органам растения, выводя их из нее, синтетически раз­вивая из простого сложное, из сущности явление, из аб­страктного конкретное. На этом пути он рассматривает семя, корень, лист, стебель, явления роста, цветок и плод. При этом последовательность перехода от одних понятий к другим соответствует реальному процессу усложнения самого растения: семя рассматривается после клетки, лист — после семени и корня и т. д. В за­ключение на основе исследования всех проявлений жизни растения Тимирязев сжато раскрывает процесс исторического развития органических форм.

Закончив длительный и сложный путь познания жизни растения, Тимирязев дает превосходный очерк логики исследования, которой он руководствовался в своей работе: «Поставив себе целью ознакомиться с жизнью растения, мы в первой лекции старались разло­жить это сложное явление на его элементы, показав, что растение состоит из органов, что эти органы состоят из простейших органов — из клеточек, которые в свою очередь представляют агрегат известных химических тел. Согласно с этим результатом анализа, мы затем в обратном, восходящем, синтетическом порядке озна­комились со свойствами этих веществ, с жизнью кле­точки, с жизнью органов, с жизнью целого растения и, наконец, ...с жизнью всего растительного мира» (16). В этих словах изложен общий закон познания — закон движе­ния мысли от конкретного к абстрактному и восхождения от абстрактного к конкретному.

Этот же закон познания Маркс раскрыл на совершенно другом материале. Он указал, что в мышлении конкретное «представляется как процесс соединения, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно пред­ставляет собою исходный пункт в действительности и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления» (17). Таково взаимоотношение абстрактного и конкретного в отдельном процессе познания.

Соотношение конкретного и абстрактного в историческом процессе развития познания

В силу принципа совпадения логического и истори­ческого можно утверждать, что соотношение между абстрактным и конкретным в отдельном и в историче­ском процессе познания тождественно. Действительный ход исторического развития познания, история науки полностью это подтверждают. Подробно анализировать этот большой вопрос здесь нет возможности, вследствие чего мы ограничимся лишь некоторыми самыми общими замечаниями.

Если взять историю человеческого познания в целом, то нетрудно убедиться, что оно проделывает тот же путь от чувственно-конкретного к абстрактному и от него к мысленному конкретному. Правда, здесь нельзя устанавливать хронологический рубеж, до которого че­ловеческое познание шло от конкретного в действитель­ности к абстрактным началам и затем от них к кон­кретному в мысли. Но общая тенденция движения именно такова. Природа стояла перед человеком на заре его жизни как сложное, загадочное явление, не по­знанное еще ни в целом, ни в своих отдельных частях. Необходимость добывания средств к существованию принуждала людей сначала инстинктивно, а затем все более осознанно проникать в причинную связь явлений. С возникновением научного познания начинается исто­рия сознательного наступления на тайны природы на основе практического освоения мира. Исходным пунктом созерцания и представления, началом этого дли­тельного, тысячелетнего пути могла быть лишь действительность в ее конкретном многообразии. Не случайно поэтому на науке древних времен лежит неизгладимая печать чувственно-конкретного видения и подхода к дей­ствительности. Когда Фалес, Гераклит и другие античные мыслители пытались найти «корень жизни», какое-то общее начало природы, проявляющееся во всех его процессах, они видели этот корень в чувственно-конкретных вещах, таких, как вода, огонь и т. п.

Уже в этот период перед древними мыслителями стояла проблема абстрактного и конкретного, поскольку они пытались вычленить из конкретного многообразия природы такое общее начало, на котором зиждется все разнообразие вещей и процессов. Взятые в качестве та­кого начала вода, огонь, воздух суть абстракции, ре­зультат вычленения из множественного, делимого еди­ного и неделимого. Атомы Левкиппа и Демокрита были результатом дальнейшего углубления мысли в сущность природы и означали большую степень абстрагирования от конкретного. Древние философы пытались осмыслить эту закономерность процесса познания, понять соотношение, как они говорили, между многим и единым, делимым и неделимым. Аристотель, например, указы­вает в «Метафизике», что «множественность и делимое в большей мере усматривается восприятием, нежели неделимое, так что по понятию своему множественность, если подходить с точки зрения чувственного восприя­тия, идет раньше неделимого. С единым стоит в связи... тождественное, сходное и равное, с множеством — иное, несходное и неравное» (18). Таким образом, конкретное, состоящее из множества явлений, воспринимается раньше единого, в котором множество снимается, и это единое представляет собой абстракцию.

Пытаясь затем вывести из своих начал все конкрет­ное многообразие проявлений природы, древние мысли­тели проделывали путь от единого к множественному, от неделимого к делимому, т. е. от абстрактного к кон­кретному. Общий ход всего человеческого познания также имеет; свою диалектику соотношения между абстрактным и конкретным, вследствие чего каждый исторический этап познания занимает определенное место по отношению к целому. По отношению к дальнейшему развитию познания древняя наука и философия были ступенью пре­имущественно конкретного видения действительности, т. е. таким историческим этапом в общем развитии человеческих знаний, когда главная задача заключа­лась в воспроизведении чувственно-конкретной картины мира.

Дальнейшее развитие научных знаний шло по пути все большего усиления роли абстракций. Это выразилось уже в факте дифференциации науки. По мере ро­ста знаний единая и конкретная природа разделялась, расчленялась в познании на многочисленные отдельные стороны, каждая из которых исследовалась и изучалась специальными науками. Этот процесс дифференциации наук еще больше усилился в наше время, что объ­ясняется прогрессом знаний, проникновением челове­ческого взора в такие глубины материи и формы ее движения, о которых раньше невозможно было и меч­тать. Исследование каждой наукой той или иной сто­роны природы как конкретной целостности также происходит в направлении от конкретного к абстрактному, Следовательно, уже сама структура науки, ее исто­рическое развитие от единой нерасчлененной, недиффе­ренцированной науки к множеству специальных наук отражает движение человеческой мысли от конкретного к абстрактному. И в этом факте наблюдается полное совпадение исторического и логического процесса по­знания, которые одинаково представляют движение от конкретного к абстрактному.

Будучи выражением движения человеческого позна­ния от конкретного к абстрактному, дифференциацию наук нельзя абсолютизировать. Она столь же диалек­тична, как любой другой процесс познания. Познавая с помощью многих наук различные области и сферы объективного мира, наука одновременно идет и по про­тивоположному пути восхождения от абстрактного к конкретному, т. е. к охвату с разных сторон единой природы. Диалектика развития научного познания та­кова, что чем глубже и точнее постигаются отдельные стороны целого, тем ближе мы подходим к моменту синтетического охвата результатов, добытых отдель­ными науками. Отдельные, дифференцированные науки существуют не сами по себе, не как груда разрозненных кирпичей, а как части и стороны одного и того же еди­ного здания науки. С точки зрения общего развития научных знаний процесс восхождения от абстрактного к конкретному проявляется в различных формах.

Во-первых, все теснее и неразрывнее становится связь между отдельными науками. Особенно эта связь видна между физикой и химией, между этими науками и биологией, между математикой и многими другими науками, между кибернетикой и физикой, биологией, физиологией и др., между физикой и космогонией, ме­жду естественными и общественными науками и т. д, В последнее время возник целый ряд наук, объединяю­щих различные области знаний, как бы пограничных, связывающих разные стороны природы, например фи­зическая химия, астрофизика и т. п. Все возрастающий контакт между разными обла­стями знаний, необходимость одной науки обращаться к результатам другой науки диктуется не произволь­ными стремлениями ученых к единству, а есть выражение внутренней связи и взаимозависимости качественно разнородных явлений и процессов объективного мира, исследуемых отдельными науками. Например, когда наука о происхождении жизни обращается к данным современной физики и химии, то это обусловливается объективной связью между неорганическим и органи­ческим миром, их единством, переходом одного в дру­гое. Когда химик для объяснения сущности химических превращений привлекает учение физики о строении атома, то это также обусловлено связью, переходами физической и химической форм движения. Подоб­ными же причинами объясняется связь и взаимозависи­мость между другими науками. Но вместе с тем все эти связи наук есть и выражение процесса постепенного восхождения от абстрактного к конкретному, ибо, свя­зывая результаты различных областей знания воедино, наука все полнее воспроизводит конкретный мир в его целостности.

Во-вторых, если конкретное есть единство многообразного, то помыслы науки должны быть и были направлены на то, чтобы найти, обнаружить единство природы, единство ее законов, объясняющих связь и взаимозависимость всех качественно разнородных явлений. Но путь к пониманию этого единства был далеко не прямым и проходил через такие стадии, когда для объяснения качественно различных явлений создавались всевозможные искусственные «субстанции». Развитие естествознания состояло в том, что оно опровергало одну за другой подобные «субстанции», которые будто бы порождали качественное многообразие природы (теплород, электрические и магнитные жидкости, эфир, жизненная сила и т. п.). Наука еще в XIX в. устано­вила, что единство мира заключено в его материально­сти, и на этой базе она стремилась связать воедино все проявления природы. Не множество, а одна единая «субстанция» — материя, находящаяся в состоянии бес­прерывного развития и изменения, есть та творческая сила, из которой можно и нужно объяснить все есте­ственные явления и процессы.

Новейшее развитие естествознания, особенно физики, еще глубже раскрыло это единство мира, доказав мате­риальное единство таких абсолютно разделявшихся раньше явлений, как вещество и поле, неразрывно свя­зав массу и энергию, обнаружив единую корпускулярно-волновую природу материальных объектов, установив факт взаимопревращаемости элементарных частиц и т. д. Современная наука бьется над тем, чтобы объ­единить результаты квантовой физики и теории относи­тельности в единую теорию на основе общих свойств и законов развития материи.

В этом же направлении идет и развитие обществен­ной науки. Марксизм открыл ту общую основу, из ко­торой в конечном счете возникают и развиваются все общественные явления. Эта основа — условия мате­риальной жизни людей, конкретнее, общественный спо­соб производства. В этой основе заключено единство, взаимосвязь и взаимодействие всех сторон и форм об­щественной жизни. Благодаря марксизму впервые уда­лось научно объяснить всю историю общества не как сумму разрозненных событий и процессов, а как единый естественноисторический закономерный процесс, в ос­нове которого лежит развитие материального способа производства.

Всемирно-историческое значение открытия Маркса состоит также в том, что оно ликвидировало метафизи­ческий дуализм общества и природы, ибо оказалось, что общественная жизнь, хотя она и отличается суще­ственно от природы, также материальна, но материаль­ность эта своеобразная: общественная «материя», т. е. условия материальной жизни людей, играет решающую роль в развитии общества. Марксизм установил каче­ственное своеобразие общественных законов в их отли­чии от действующих в природе законов.

Все сказанное означает, что научное знание шло и идет по пути восхождения от абстрактного к конкрет­ному, все глубже и точнее отражая связь и взаимодей­ствие всех сторон и свойств объективного мира.

В-третьих, в процессе восхождения от абстрактного к конкретному огромную роль играют открываемые наукой общие законы, охватывающие своим действием самые различные области объективного мира. В этом смысле любой, даже сугубо частный закон имеет боль­шое значение для достижения конкретного знания о предметах, ибо закон — это единство существенных связей и отношений вещей. Открыв такой закон, наука с его помощью объясняет конкретное разнообразие явлений. Но особенно важно значение общих, широко действующих законов, каковы, например, закон сохра­нения массы, закон сохранения и превращения энергии или — в области общественной жизни — закон соответ­ствия производственных отношений характеру произ­водительных сил и др.

Важная роль подобных законов заключается в том, что они объясняют связь и единство очень большого количества фактов, тем самым позволяя человеческому познанию тверже и увереннее идти по пути синтетиче­ского восхождения. Поэтому вполне справедлива та оценка, которая дается, например, открытию Ньютоном законов, объединяющих такие две совершенно само­стоятельные области, как движение звезд на небе и дви­жение тел на земле. Это открытие естествоиспытатели правильно называют «чудом» и указывают, что тот, кто не прочувствовал всего значения этого чуда, не может и надеяться сколько-нибудь понять дух современной науки о природе.

Еще большим «чудом» можно считать открытие за­кона сохранения и превращения энергий, который Энгельс назвал абсолютным законом природы. Откры­тие этого закона покончило с разрывом разнообразных форм материального движения, доказав связь и взаимо­превращаемость всех форм движения и дав в руки че­ловека могущественное орудие познания многообразия природы в их глубочайшем единстве.

Современная атомная физика, углубляясь в сущ­ность элементарных частиц, раскрывая сложные свой­ства микрообъектов, открыла и продолжает открывать такие законы, которые еще глубже объясняют основу, единство бесконечно разнообразного мира явлений и процессов.

Основная тенденция развития науки, связанная с развитием знаний о природе, с растущими возможно­стями познавать глубже сущность материи, состоит в открытии законов, охватывающих все более широкие области явлений, исследовании связи и единства зако­нов, казавшихся ранее изолированными. Так, на базе успехов новой физики было установлено неразрывное единство закона сохранения массы и закона сохранения энергии и сформулирован единый закон сохранения массы и энергии. Для вновь создаваемых теорий харак­терно то, что они устанавливают ограниченность ряда законов, познанных ранее, указывают сферу их дей­ствия, которая оказывается лишь стороной, частью бо­лее широкого круга явлений, управляемых более об­щими законами. Это хорошо видно из сопоставления законов классической и квантовой механики, эвклидо­вой и неэвклидовой геометрии, классического принципа относительности, обобщающего лишь механические явления, и современной теории относительности и т. д.

Развитие отдельных теорий также идет по пути роста обобщений, захватывающих в свою орбиту новые стороны и свойства объективного мира. Если, напри­мер, специальная теория относительности применима лишь к инерциальным системам, то общая теория отно­сительности снимает эту ограниченность, исследуя глубже и шире связи материи, пространства и времени.

Сами естествоиспытатели дают такое образное вы­ражение этой тенденции развития научных знаний: «Создание новой теории непохоже на разрушение ста­рого амбара и возведение на его месте небоскреба. Оно скорее похоже на восхождение на гору, которое откры­вает новые и широкие виды, показывающие неожидан­ные связи между нашей отправной точкой и ее богатым окружением. Но точка, от которой мы отправлялись, еще существует и может быть видна, хотя она кажется меньше и составляет крохотную часть открывшегося нашему взору обширного ландшафта» (19).

Это очень удачный образ, он хорошо разъясняет закономерность развития познания. Чем шире делаемые наукой обобщения, чем более общие и глубокие законы ею открываются, тем целостнее и конкретнее предстает перед нами природа, объективный мир. Это значит, что движение от абстрактного к конкретному воспроизведе­нию мира есть непреложный закон познания. Подобно тому как через относительные истины мы приближаемся к абсолютной истине, подобно этому благодаря расши­рению и углублению научных абстракций картина при­роды становится конкретнее. Наконец, одна из важнейших форм действия этого закона познания состоит в том, что прогресс науки и исторической практики человечества позволяет создать наиболее общий синтез всех знаний в виде философ­ского учения, философского мировоззрения. Теми об­щими законами науки, о которых шла речь, не ограни­чиваются возможности обобщения. Как бы широки ни были обобщения конкретных наук, они имеют свои гра­ницы, предмет их исследования ограничен. Например, при всей обширности явлений, исследуемых физикой, она все же не может претендовать на обобщение в своих законах биологических или социологических явлений. Между тем вклад, вносимый каждой отдельной наукой в дело конкретного воспроизведения объективного мира, а также успехи практического освоения мира дают воз­можность обнаружить наиболее общие законы, кото­рым подчиняется все существующее. Эти законы и выражают самое глубокое, самое существенное единство всех сторон в отношений объективного мира. Обнаружить такое наиболее общее единство явлений способна лишь философская наука, опираясь на богатейшие данные специальных наук и на развитие обще­ственной практики. При этом современная научная философия понимает задачу подобного предельного обобщения не в духе старых натурфилософских теорий, не в плане отыскания каких-то «конечных причин», «конечных субстанций» мира и т. п., а в таком философ­ском синтезе достижений науки и практики, который позволил бы охватить все многообразие явлений как единое целое, установить то общее, что связывает между собой самые разнообразные стороны и сферы дей­ствительности. Развитие науки и практики с необходи­мостью подводит к такому синтезу, подобно тому как аналогичная потребность для каждой отдельной науки заставляет охватывать единой идеей все многообразие исследуемых ею явлений. Нельзя быть последовательным, признавая такую необходимость для обобщения каждой отдельной области объектов, и не признавать ее для научного знания о мире в целом.

Положения диалектического материализма о материальности мира, о первичности материи и вторичности сознания, о неразрывности материи и движения, о про­странстве и времени как формах движущейся материи, о детерминированности явлений, о самых общих зако­нах развития и т. д. суть наиболее широкие обобщения; И их значение определяется не только тем, что они дают концентрированное представление об объективном мире, т. е. мировоззрение, связывая все знания в единый узел, но и тем, что они указывают угол зрения на явления, способы подхода к ним, короче, играют активную роль во всем процессе движения познания от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному.

Таким образом, движение мысли от абстрактных представлений о природе ко все более конкретным по­нятиям есть закономерность познания. Рассмотрим те­перь вопрос, поставленный в начале этой главы: существует и расширяется ли пропасть между миром, данным непосредственно в наших восприятиях, повседневным миром явлений и «абстрактным» миром науки. Соб­ственно говоря, после всего сказанного выше ответ на этот вопрос очевиден: не может быть пропасти между этими двумя мирами, как и вообще безосновательно само утверждение о каких-то двух мирах. Мир науки, научных формул не может существовать незави­симо от реального мира. Наука в процессе своего раз­вития все точнее отражает объективную природу, поэтому научные теории должны сливаться с сущ­ностью самой действительности, т. е. выражать объ­ективную истину.

Какие же основания существуют для утверждения о разрыве между абстракциями науки и конкретным миром действительности? Предоставим слово тем круп­ным естествоиспытателям, которые отстаивают этот взгляд. В ряде своих работ В. Гейзенберг пытается осмыслить основную тенденцию исторического разви­тия науки с точки зрения соотношения между конкрет­ностью, наглядностью реального мира и углубляющейся абстрактностью науки. Тенденцию развития науки он определяет так: «.. .понятия, с которыми имело дело естествознание (в процессе своего исторического разви­тия.— М. Р.), становились более абстрактными и ме­нее наглядными» (20). Свой тезис Гейзенберг иллюстрирует на большом материале. Противопоставляя реальное описание движения тел у Аристотеля галилеевскому закону падения тел как два противоположных подхода к природе, из которых первый основывается на чув­ственном восприятии, а второй на абстракции, он пока­зывает, как, начиная с Галилея, каждый новый шаг в развитии науки отделял естествознание от непосред­ственного мира, дойдя в современной атомной физике до полного разрыва с чувственным миром.

Гейзенберг подчеркивает величайший прогресс на­учного знания, развивающегося в форме абстракций. Он правильно усматривает сущность указанной тенден­ции в том, что все теснее и глубже познается единство мира, общие законы, управляющие самыми разнообраз­ными явлениями природы. Новые понятия науки он считает основными, «потому что они охватывают беско­нечное разнообразие явлений чувственного мира строй­ной единой системой, делая его, таким образом, доступным пониманию» (21). Эту мысль он настойчиво повторяет, действительно схватывая квинтэссенцию главного на­правления развития человеческих званий. Он пишет, что, становясь «все более и более абстрактным, есте­ствознание приобретает в то же время новую силу. Оно оказывается в состоянии вскрывать внутренние связи между самыми различными явлениями и сводить их к общему источнику» (22).

Подчеркнутые нами слова правильно выражают дви­жение познания от абстрактного к конкретному. Ибо конкретное есть соединение «самых различных явле­ний», самых различных сторон сложной природы во­едино, в «общем источнике», мысленное воспроизведе­ние из этого общего источника реальной картины мира.

Правильно поняв сущность процесса познания, Гейзенберг делает, однако, из этого ошибочный философ­ский вывод. «В наше время оказалось, — пишет он,— что такая картина (т.е. физическая картина мира, создаваемая современной наукой. — М. Р.) с увеличе­нием точности становится все более и более удален­ной от живой природы. Наука имеет дело уже не с ми­ром непосредственного опыта, а лишь со скрытыми основами этого мира, обнаруженными нашими экспери­ментами. Но это вместе с тем означает, что объектив­ный мир в известной мере выступает как результат наших активных действий и совершенной техники наб­людения. Следовательно, здесь мы также вплотную на­талкиваемся на непреодолимые границы человеческого познания» (23).

В этих словах содержатся, собственно, два философ­ских вывода: 1) чем абстрактнее становятся научные понятия и формулы, тем дальше человеческое знание уходит от «живой природы» или, как говорит Гейзен­берг, унификация естественнонаучной картины мира куплена ценой «отказа от того, чтобы при помощи есте­ствознания представить явления природы в их непо­средственной жизненности» (24); 2) чем абстрактнее поня­тия науки, тем больше стирается грань между объектом и субъектом и создаваемая наукой картина мира становится все более субъективной, зависящей от нашего подхода, от наших измерений, наших приборов и т. п. Эту мысль особенно резко он выразил в своей работе «Картина природы с точки зрения современной физи­ки» (1955 г.). «Цель исследования, — заявляет он, — уже не познание атомов и их движения «в себе», т. е. независимо от нашей экспериментальной постановки во­проса; скорее, идет с самого начала полемика между природой и человеком, а естествознание является лишь частью этой полемики, так что ходячее деление мира на субъект и объект, внутренний и внешний мир, тело и душу не годится и порождает только трудности. И в естествознании (25) предмет исследования также, следова­тельно, уже не природа в себе, а природа, обусловленная человеческой постановкой вопроса, поскольку чело­век здесь встречает лишь себя» (26). Мысль о том, что современная наука в силу своей абстрактности стирает различие между субъектом и объектом встречается и у других естествоиспытателей. Так, например, М. Борн в статье «Физическая реаль­ность», защищая положение об объективной реальности внешнего мира, вместе с тем заявляет: «...Квантовая механика разрушила различие между объектом и субъ­ектом, ибо она может описывать ситуацию в природе не как таковую, а только как ситуацию, созданную экспериментом человека... Атомный физик далеко ушел от идиллистического представления старомодного натура­листа, который надеялся проникнуть в тайны природы, подстерегая бабочек на лугу» (27).

Указанные два философских вывода, делающиеся из ошибочной трактовки соотношения между абстрактным и конкретным, заслуживают критического разбора. Это поможет с некоторых новых сторон подойти к рассмат­риваемому нами вопросу. Бесспорно, что по мере роста научных знаний растет и расширяется абстрагирующая деятельность мышле­ния. Но значит ли это, что с усилением данной тенден­ции картина мира становится все более удаленной от живой природы? Значит ли это, далее, что теперь не­достижима цель отражать и познавать природу «как она есть?» Нет, конечно.

Выше было сказано, что при помощи научной абст­ракции мы не отходим от непосредственной жизненности явлений, а в конечном счете приближаемся к ней. Имен­но этим объясняется тот факт, что с ростом научных абстракций наши знания о природе становятся все бо­лее и более точными, адекватными объективному миру. Этого не отрицают и сами естествоиспытатели, указы­вающие, что абстракции вскрывают внутренние связи явлений и делают их доступными человеческому пони­манию. Воспользуемся примером, приводимым Гейзенбергом. Аристотель, объясняя падение тел, описывал реальное их движение в природе и установил, что лег­кие тела падают более медленно, чем тяжелые. Отправ­ным пунктом рассуждений Галилея об этом была аб­стракция, так как он поставил вопрос в общей, абстракт­ной форме: как будут падать тела, если не будет сопротивления воздуха. Кто же давал более точное описание данного явления — Аристотель с его чувствен­но конкретными представлениями, отражавшими явле­ние в его непосредственной видимости, или Галилей с его абстракциями? Ответ совершенно ясен. Но если был прав Галилей, а не Аристотель, то какие основания существуют, чтобы делать вывод о том, что абстракции удаляют человеческое познание от природы? Ведь познание не останавливается на абстракции. С помощью абстрактного оно идет снова к конкретным явлениям в их жизненности и объясняет, почему, в силу каких при­чин тела падают на землю неравномерно. Аристотель считал также, что движущееся тело останавливается, если прекращается действие внешней силы, толкающей его. Такое понимание также было продиктовано одним чувственным наблюдением. Но Галилей, как известно, опроверг и этот вывод Аристотеля, объяснив с помощью абстракций (а также ряда экспериментов) явление инерции. Позже Ньютон сформулировал «абстрактный» закон инерции, который намного точнее отражает при­роду, чем самые жизненные представления, взятые из непосредственного опыта.

Эти примеры показывают, что для того, чтобы адек­ватно познать природу, научное знание должно стать на путь абстракции. Если абстракции дают науке воз­можность познавать природу все глубже, то что же удивительного в том, что по мере углубления челове­ческих знаний растет и число абстракций и сама форма выражения этих знаний становится все труднее и слож­нее; принимая более абстрактный вид? В этом объек­тивная закономерность развития познания. Чем глубже наука проникает в скрытую основу вещей, чем больше она обнажает сущность явлений и процессов, тем аб­страктнее по форме выражаются результаты, достигае­мые наукой. Современные данные атомной физики не могут быть выражены в чувственно-наглядной форме, они формулируются с помощью сложных математиче­ских уравнений. Но разве это снижает огромное объ­ективное содержание, заключенное в научных абстрак­циях? Напротив, диалектика развития здесь такова, что, чем абстрактнее форма выражения, тем конкретнее и содержательнее становятся наши знания о природе. Например, теория относительности как современная физическая теория пространства и времени значительно абстрактнее ньютоновской теории. Но столь же ясно, что она намного конкретнее старых представлений, разделявших пространство, время и движущуюся мате­рию, хотя эти представления и были более наглядными и доступными здравому смыслу. Речь при этом, разу­меется, идет не о том, что наука должна искусственно стремиться к абстрактной форме воплощения своих исследований. Но такой путь движения есть объективный, независимый от желания и произвола людей закон по­знания. Этот закон ярко и хорошо выражен в следую­щих словах В. И. Ленина: «Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте» (28). Только позитивисты могут требовать, чтобы современ­ные знания основывались на принципе «наблюдаемо­сти», и объявлять все ненаблюдаемое нереальным, не­объективным и т. п. С подобными принципами наука и шагу не могла бы сделать вперед не только в наше время, но и на самых ранних этапах своего развития, ибо уже первые шаги науки по пути познания природы были связаны с необходимостью производить абстрак­ции.

Поэтому единственный смысл, который содержится в жалобах на то, что с развитием науки познание все больше удаляется от «непосредственной жизненности» природы, можно видеть лишь в том, что добываемые наукой результаты очень трудно перевести в чувственно-наглядную форму. Однако если строго подходить к этой стороне вопроса, тo то же самое можно сказать о любом понятии. Не только корпускулярно-волновую природу электрона или природу фотона невозможно выразить в «непосредственно жизненном» виде, но и такие простые понятия, как «человек», «растение», «ло­шадь», «камень» и т. п. Но от этого не перестают быть реальностью ни человек, ни растение, ни другие объ­ективные явления.

На этом примере видна ошибочность отождествле­ния конкретного с чувственно-наглядным представле­нием. Многие знания о явлениях невозможно выразить при помощи чувственной наглядности, но от этого они не перестают воспроизводить в мышлении явления в их конкретности, как единство многочисленных определе­ний, как единство в многообразии. Наоборот, в этом со­стоит единственная возможность сблизить мысль с кон­кретным объективным миром. Абстрактное и непосред­ственное жизненное, расходясь, сходятся, сближаются. В этой диалектике сказывается действие закона отри­цания отрицания: нужно отойти от непосредственно данного, чтобы к нему вернуться, но вернуться на неизмеримо более глубокой основе. Как ни далеки от «непосредственной жизненности» явлений объективного мира теории атомной физики, именно они позволяют проникнуть в явления объективного мира, в противном случае последние при всей их жизненности и непосред­ственности остались бы для нас пустым звуком. Разве тот факт, что я знаю, что солнечный луч есть вид энер­гии, получаемый в результате сложных ядерных про­цессов, совершающихся на солнце, отдаляет меня от непосредственной жизненности данного явления?

Буржуазные экономисты в свое время упрекали Маркса за то, что его теория прибавочной стоимости не имеет ничего общего с «непосредственной жизнен­ностью» капиталистической прибыли. Но дело в том, что «непосредственная жизненность» прибыли затем­няет сущность прибавочной стоимости, и потребовались «головокружительные» абстракции, чтобы это явление было познано, представлено действительно во всей сво­ей жизненности.

В силу этого движение от абстрактного к конкрет­ному есть движение к чувственному миру, но движе­ние возвратное, позволяющее видеть, понимать этот мир значительно лучше, чем это можно делать тогда, когда мысль только начинает путь от чувственно-кон­кретного к абстрактному. В этом смысле конкретное, полученное в итоге всего процесса познания, есть воз­врат к «непосредственной жизненности» исследуемых объектов, но возврат уже с найденным компасом, да­ющим возможность уверенно ориентироваться в чув­ственном мире.

Самое главное, что сближает абстрактное с кон­кретным, — это практика, практическая деятельность людей. Какими бы абстрактными ни казались научные понятия и выводы, есть один критерий, который делает их доступными для людей, придает им характер не­посредственной жизненности, этот критерий — практи­ка. Сами естествоиспытатели вынуждены признавать это, что бы они ни говорили насчет удаления науки от реальной природы. Тот же Гейзенберг, говоря о том, что абстрактные понятия современной физики охваты­вают бесконечное разнообразие явлений чувственного мира, заявляет, что «последнее доказано техникой, ко­торая развилась на основе этой системы понятий и сделала человека способным использовать силы природы для своих целей» (29). Именно эта способность абстрактных научных понятий вооружать практику знаниями в целях использования сил природы лучше всего доказывает конкретный и жизненный характер современного знания.

Вот почему правы те естествоиспытатели, которые, констатируя рост абстрактного характера современной науки о природе, делают вывод не об углублении про­пасти между наукой и реальным миром, а о их постоянном сближении. В этом отношении чрезвычайно ценно указание М. Планка о том, что, как-то ни парадок­сально, «прогрессирующий отход физической картины мира от чувственного мира означает не что иное, как прогрессирующее сближение с реальным миром» (30).

Все это опровергает и второй, приведённый выше философский вывод, касающийся соотношения субъекта и объекта на базе достигнутых знаний и современных методов научного исследования. Нет никакой принципиальной разницы в соотношении между субъектом» и объектом в прошлом и соотношением между ними сейчас. Различие состоит лишь в том, что раньше, когда наука не способна была еще так глубоко раскрывать сущность природы, как теперь, можно было, употребляя образное выражение Борна, узнать некоторые тайны природы, наблюдая бабочек на лугу. Сейчас же в связи с исследованием таких глубоко скрытых от непосред­ственного взора явлений как «элементарные» частицы, изучением миров, отдаленных от земли миллиардом световых лет, и т. п. несравненно выросла роль субъ­екта, активность его мышления, методы изучения стали сложнее. Ныне для познания природы создаются такие могущественные средства, как синхрофазотроны, искус­ственные спутники Земли, «Лунники» и т. п. Но это не отменяет того общего для любой ступени развития на­уки положения, что познание есть акт взаимодействия между субъектом и объектом, в процессе которого субъект, т. е. мыслящий человек, познает свойства и законы объективного мира, познает не себя, не произвольные колебания своего мозга, а реальную, объек­тивно существующую природу, природу «в себе». Ссыл­ка на то, что квантовая механика может описывать лишь ситуации, создаваемые человеческим эксперимен­том, не подтверждает ложного тезиса об исчезновении различия между субъектом и объектом. В ситуациях, вызываемых человеческим опытом, экспериментом, от­ражаются и познаются объективные свойства реальных явлений. Иначе невозможно было бы практическое ис­пользование этих свойств и законов природы в интере­сах человека. Подобно тому, как в практике оживляют­ся абстракции, подобно этому в практике же прове­ряется и подтверждается их объективность.

Различие между субъектом и объектом в процессе развивающегося познания стирается лишь в том смысле, что, чем глубже и точнее наука познает явления и законы природы, тем больше мысль (субъект) совпадает с объектом, тем меньше пропасть между ними. В этом смысле человеческое познание стремится к полному слиянию с объективным миром. Процесс такого слияния теоретически и практически не имеет границ. В этом процессе абстрактное становится все более кон­кретным, картина природы приобретает в человеческом мышлении все более целостный и объективный харак­тер. В этом и заключается сущность движения познания от абстрактного к конкретному.

Примечания.

1.К. Маркс, К критике политической экономии, стр. 213.

2.«Erkenntnis», Егster Band, 1930-1931, S. 69.

3.См. Гегель, Кто мыслит абстрактно? «Вопросы философии» № 6, 1956, стр. 139.

4.Там же, стр. 140.

5.В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 275.

6.В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 275.

7.В. И. Ленин, Соч., т. 29, стр. 388.

8.К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма о «Капитале», стр. 307—308.

9.К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма о «Капитале», стр. 308.

10.К. А. Тимирязев, Жизнь растений, М.—Л., 1936, стр. 74.

11.К. А. Тимирязев, Жизнь растений, стр. 82.

12.Там же, стр. 85.

13.Там же.

14.Там же, стр. 86.

15.К. А. Тимирязев, Жизнь растений, стр. 88.

16.Там же, стр. 300.

17.К. Маркс, К критике политической экономии, стр. 213.

18.Аристотель, Метафизика, стр. 168.

19.А. Эйнштейн и Л. Инфельд, Эволюция физики, стр. 156.

20.В. Гейзенберг, Философские проблемы атомной физики, стр. 63.

21.Там же, стр. 64.

22.В. Гейзенберг, Философские проблемы атомной физики, стр. 63.

23.Там же, стр. 65.

24.Там же, стр. 33.

25.Гейзенберг считает ситуацию, сложившуюся в естествозна­нии, лишь одним из проявлений общего положения вещей в со­временном мире. Раньше человеку противостояла природа, и он вел борьбу против нее, добиваясь власти над ее силами. Теперь, когда последнее достигнуто, человеку противостоит не природа, а человек же. «Человек противостоит лишь самому себе». Угроза человеку ныне идет со стороны другого человека. В этом смысле человек всюду встречает только «себя», структуры и ситуации, порожденные им самим. Несмотря на то что некоторые положе­ния этого тезиса являются спорными, автор уловил все же в со­временной ситуации нечто такое, что в самом деле имеет место, но неправильно истолковывал его, Действительно, в современном обществе существуют такие социальные группы людей (а не «человек» вообще), которые хотели бы завоеванную власть над при­родой обратить против человечества, развязать силы атомной энергии в разрушительных целях, превратить силы, таящие в себе невероятные и невиданные раньше возможности обеспечения жизни человека, в демонические силы войны. Кто представляет эти со­циальные группы, какова их классовая сущность, хорошо известно.

26.W. Heisenberg, Das Naturbild der heutigen Physik, S. 18.

27.М. Борн. Физическая реальность, «Успехи физических наук», т. LXII, вып. 2, 1957, стр. 137.

28.В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 275.

29.В. Гейзенберг, Философские вопросы атомной физики, стр. 64— 65.

30.М. Planck. Das Weltbild der neuen Physik, Leipzig, 1953, S. 14-15.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы попытались рассмотреть и изложить некоторые важнейшие принципы диалектической логики и приме­нить их к анализу ряда конкретных вопросов многосто­роннего процесса познания. Выводы, которые следуют из вышеизложенного, можно свести к нескольким основным положениям.

1. В своем поступательном развитии человеческое познание накопило огромный опыт, обобщение которого дает полную возможность понять, каковы законы мыш­ления, законы развития, развертывания процесса позна­ния, каковы основные логические принципы, следуя ко­торым мысль в тесном содружестве и неразрывной связи с практикой' проникает в глубочайшую сущность природы с целью подчинения ее сил потребностям людей.

Человеческая мысль, познание историчны, в силу чего и наука о мышлении есть наука о его историче­ском развитии, о процессе постепенного становления и формирования законов познания. Только опираясь на исторический опыт отражения в человеческом мозгу внешнего мира, складывавшийся на базе исторического развития общества в целом, можно осознать эти законы и сделать их орудием осмысленного подхода к действи­тельности.

Вследствие этого логика как наука о мышлении и его законах способна быть истинным руководством в познании лишь тогда, когда она рассматривает объек­тивную действительность и отражение ее в мысли в беспрерывном развитии и изменении, в процессе перехода от одних форм к другим, в постоянном возникно­вении и преодолении противоречий, дающих стимулы к развитию.

Диалектическая логика и есть такое учение о мыш­лении, о познании. Поэтому она является тем всеобщим логическим базисом человеческого познания, на котором по существу зиждется все здание современной науки, независимо от того, сознают это или не сознают от­дельные ученые. Законы познания имеют столь же при­нудительный характер, как и законы общественного развития вообще, и рано или поздно они должны быть осознаны.

2. Диалектическая логика как учение о развитии мышления дает ключ к пониманию места и значения формальной логики, ибо с высоты, достигнутой первой, ясно видна важная роль в познании и вместе с тем ограниченные возможности последней. Исследуя формы мышления как формы отражения относительно постоян­ных и устойчивых связей и отношений, формальная ло­гика не исчерпывает и не может исчерпать задач логи­ческой науки и относится к последней лишь как один из ее моментов, как одна из ее сторон и ступеней.

Диалектическая логика есть логика развития, изме­нения и постольку она преодолевает ограниченность формальной логики, раздвигая тем самым возможности познания, воспроизводя динамичность процессов мыш­ления — этого важнейшего условия отражения в соз­нании подвижности, изменчивости самой действитель­ности.

3. В наше время, на современном этапе историче­ского развития науки и человеческого общества, как никогда раньше, требуется гибкость, подвижность, ре­лятивность научных понятий и мышления вообще. Это требование находит свое естественное объяснение в своеобразии переживаемой исторической эпохи. Неви­данная революция в науке и прежде всего в науке о строении материи слилась с величайшей революцией в общественной жизни, с ломкой старых и рождением новых социальных отношений. Консервативность мыш­ления, приверженность к привычным, отжившим свой век понятиям и представлениям, боязнь мыслить по-новому становятся в таких условиях серьезной прегра­дой, задерживающей все живое и жизнеспособное.

Диалектическая логика полностью соответствует этой непреодолимой потребности современного мышле­ния в гибких, подвижных формах и принципах. И в этом ее неоценимое значение, это выдвигает задачу дальнейшей разработки диалектической теории позна­ния и логики как одну из самых актуальных задач марксистской философской науки.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие 5

Глава I. Логика как наука 11

Извращение сущности и назначения логики современными идеалистами -

Что такое логика. Отношение логики к объективной дей­ствительности 27

Логика — наука об историческом развитии мышления. Формальная логика, ее место и роль в познании 43

Критика ограниченности формальной логики в истории философии 51

Критика традиционной логики в современной немар­ксистской философии. Место и значение математиче­ской логики 60

Глава II. Сущность, цели и задачи диалектической логики 70

Диалектическая логика — логика движения, развития, изменения. Материалистическая диалектика как логика и теория познания -

Диалектическая логика — не формальная, а «содержа­тельная» логика 81

Должна ли диалектическая логика заниматься формами мысли? 89

О мнимом конфликте между диалектической и формаль­ной логикой 94

Глава III. Законы диалектики как законы познания 107

Совпадение диалектических законов объективного мира и познания. Специфические законы познания -

Основные законы диалектической логики 119

Глава IV. Соотношение логического и исторического в про­цессе познания 167

Совпадение логики и истории мышления — специфиче­ский закон познания -

Как понимать единство логического и исторического? Совпадение логического и исторического — ключ к во­просам теории познания и логики 181

Соотношение логики и истории развития объективной, действительности 198

Глава V. Понятие в диалектической логике 204

Место понятия в диалектической логике -

Диалектическая природа понятия 208

Соотношение содержания и объема понятия 225

Понятия как форма выражения диалектического разви­тия, изменения объективного мира 229

Отражение движения и его противоречий в логических категориях 246

Логические категории как формы движения, углубления познания 269

Развитие и изменение понятий. Конкретность понятий 281

Глава VI. Суждение в диалектической логике 302

Суждение как форма мышления -

Логические и диалектические противоречия в сужде­нии 308

О форме отражения в суждениях диалектических проти­воречий 324

Движение форм суждений как отражение закономерного процесса углубления познания. 342

Глава VII. Проблемы выводного знания в диалектической логике 357

Сущность проблемы -

Выводное знание о развивающихся и изменяющихся яв­лениях 360

Роль и место индукции и дедукции в диалектической логике 385

Глава VII. Аналитический я синтетический способы нсследования 402

Анализ и его сущность 403

Синтез и его сущность 416

Взаимопроникновение анализа и синтеза 421

Глава IX. Абстрактное и конкретное. Восхождение от абстракт­ного к конкретному — закон познания 427

Сущность вопроса -

Соотношение конкретного и абстрактного в отдельном процессе познания 432

Соотношение конкретного и абстрактного в историче­ском процессе развития познания 456

Об ошибочной теории «разлада» между ростом научных абстракций и конкретностью чувственного мира 464

Заключение 474